Фрагмент эссе
Один из моих друзей издателей дал совет: «Напишите хорошую кни-
гу о матери, а мы напечатаем». Мое сердце радостно откликнулось на это
предложение. И лишь позже, когда стал делать первые наброски, понял, что
подписался на непосильную работу. В своих интервью постоянно говорил
о матери, но почему-то до сих пор ничего о ней не написал. После долгих
размышлений понял, что подобный труд души требует переворота в созна-
нии, равносильного тому, как новеллист в один миг становится романистом;
легкий ветерок превращается в бурю; голубь взлетает в такие выси, где парят
только орлы; отражением луны в ручье освещается весь мир; человек, спо-
собный на сострадание, видит в глазах стрекозы слезу…
Для того чтобы написать книгу путевых заметок, мне достаточно было
прожить в США две недели. Поездки в страны Европы, Азии, Африки, в Китай,
Индию, Афганистан, Индонезию, Новую Гвинею вдохновили меня на десятки
очерков, эссе, статей. О матери, с которой связаны все мысли, все чувства, пе-
реживания, мое прошлое и будущее; о той, которая привела меня в мир и сама
является для меня целым миром – до сих пор ни строчки. Девушке, которая раз-
била мне сердце, заставила гореть в огне любви, довела до порога смерти, но
проявив милосердие, вновь вернула к жизни, чье сердце так и осталось для меня
тайной, посвящены книги и стихи. О своей родимой матушке, моем ангеле-хра-
нителе – ни поэм, ни стихов. О своей беспокойной жизни, когда я не знал, что
мне готовит завтрашний день; о своих мечтах, своем видении мира я написал
десятки произведений. О родительнице, что вела меня по жизни с первых ша-
гов, поднимавшей меня, когда я оступался, о той, которая определила мой жиз-
ненный путь, делила со мной радость и беды, которая больше, чем я сам себя, и
больше самой себя, самозабвенно любила меня – я ничего не написал. Почему?
В 80-ые годы, когда меня хотели отправить служить в Афганистан, раз-
ве не я возвратился с вокзала, только ради того, чтобы мать не страдала?
Когда мне открыли визу и пригласили на работу в Америку на 5 лет, разве
Мухаммад ИСМАИЛ
Фрагмент эссе
Мухаммад ИСМАИЛ. Родился в Джизакской области в 1964 г. Поэт, писатель и пу-
блицист. Окончил факультет журналистики ТашГУ (ныне НУУз). Работал главным
редактором и консультантом бюро литературной пропаганды СП Узбекистана, за-
местителем главного редактора журнала «Ёшлик», главным редактором газеты «Oila
va jamiyat», заместителем гендиректора телеканала «Узбекистон». Автор 20 поэти-
ческих и прозаических книг. Отмечен многочисленными премиями и наградами.
не я отказался, подумав, что буду сильно скучать по матери. Моей самой за-
ветной мечтой была учеба в Литературном институте в Москве, но я не пере-
ступил его порога, решив, что лучше посвятить пять лет жизни стареющей
матери и заслужить ее благословение. Прожив на свете 40 лет, слова ей про-
тив не сказал, делили с ней свою радость и грусть, поделив на сорок частей,
делил с ней, сорок раз самое важное ей сообщал, сорок раз огорчал, сорок
раз вдохновлял, к детям такой любви не проявлял, то, что детям не покупал,
ей в подарок отсылал. Самая лучшая на свете мать, почему же не находил в
себе сил и способностей, чтобы о ней написать? До каких пор не найду?
Жизнь ведь не вечна! Если в сорок лет не обрел разума, то когда же обрету?
Я был твердо убежден, что о великих людях нужно писать великие книги,
поэтому и не касался этой темы, обходил стороной.
Но теперь я наконец решился. Для критиков, рассуждающих что лучше
не писать, чем писать плохо, расскажу притчу про муравья.
…Шли по дороге люди и заметили, что один муравей по камешку отта-
скивает с горы. Спросили у муравья, зачем он это делает.
– Там, за горой, моя мама. Мне нужно проложить дорогу посреди горы,
чтобы добраться до нее.
– Но ведь это тебе не по силам, – попытались его вразумить.
– То, что это не по силам, не может быть для меня причиной…
Так и для меня. Постараюсь написать великолепное произведение о ма-
тери. Если мне это не удастся, постараюсь написать с великой любовью. Если
и любовь свою выразить не смогу – все равно напишу! Для меня теперь не
будет оправданием то, что я не умею хорошо писать.
Где истоки великих рек?
Как пробивает себе дорогу родник? Где берут начало песни, прославляю-
щие Родину, – в сердцах жителей этой страны, в безмолвии степей, в шелесте
листьев в садах, в раскатах грома в горах? Или их азы в разливах рек, в высо-
ких скоростях городов, или в мужестве парней? А может, в любви матерей,
красоте и нежности девушек? Разве человек, не сумевший вместить все это в
своем сердце, сможет написать песни, восславляющие Родину? Человек, не
постигший этих азов, разве сможет стать поэтом?
Для меня Родина берет начало в сердце моей матери. Моя поэтическая
натура была сотворена этим сердцем. Тепло этого сердца дало мне энергию,
веру, мой подвиг – писать стихи.
Долгими зимними вечерами мама, опустив ноги в сандал, очищала хлоп-
ковое волокно от семян. Ее волосы были заплетены в косички, украшенные
на концах царскими монетами. Они звенели при каждом ее движении. Мне
нравилось играть ими.
– Скажи-ка: алхамду, – говорила мне мама.
– Алхамду, – повторял я за ней.
– Лиллахи.
– Лиллахи, а что это? – спрашивал я у мамы.
– Символ веры. Все должны его знать. Когда наш Пророк уединился в
пещере, к нему явился ангел Гавриил и велел ему: «Читай».
– А какие они, ангелы?
– Они есть у каждого человека – один на правом плече, другой – на
левом. Ангел слева записывает плохие поступки мальчика: скандалит, бра-
нится, поднимает руку на сестер. Ангел справа отмечает хорошие: мальчик
приветствует старших, дает корм скотине, приносит из школы пятерки. По-
том ангелы совещаются и после этого предлагают мальчику пройти по на-
тянутому над пропастью канату. Если мальчик хороший, он легко проходит
испытание. Если плохой, срывается и падает прямо в огонь на дне пропасти.
– Ах дочь Жумана-суфия, не пугай ребенка на ночь глядя, – говорил, по-
ворачиваясь на другой бок, дремавший рядом с нами отец.
Мама продолжала рассказывать историю, похожую на сказку:
– Добрый мальчик, благополучно пройдя по канату, оказывается в чу-
десном саду. Там в одном ручье течет молоко, в другом – мед. Кто сколько
хочет – столько и пьет.
– А молоко коровье? – спрашиваю я, глотая слюну.
– Еще вкуснее! А теперь повтори: алхамду!
– Алхамду.
– Лиллахи.
– Лиллахи.
– Роббил аламийн.
– Роббил аламийн.
Я не помню, как мама пела мне колыбельную. Из младенческой поры
мне мало что запомнилось. Приведенные выше слова оказались первыми,
запечатлившимися в моей памяти.
В детстве моей самой большой страстью были голуби. После школы, бро-
сив дома портфель, я бежал на голубятню, открывал дверцы клеток и выпу-
скал на волю заждавшихся меня птиц. В нашей округе моим голубям не было
равных по красоте полета, по тем сальто-мортале, которые они проделывали
в воздухе. В Хавасе всем нравились мои голуби. Заядлые любители терпели-
во ждали, когда я устрою им зрелище – выпущу в небо голубей. Люди, затаив
дыхание, любовались их полетом, фигурами, которые голуби выписывали в
воздухе, от удовольствия свистели. По округе разносились пересвист парней
и хлопки в ладоши, напоминающие овации. Я забывал об усталости, запро-
кинув голову, смотрел в небо, и мне казалось, что я летаю вместе с голубями.
Как-то раз я чистил голубятню, вдруг налетел сильный ветер, закружил
смерч. Голуби держались стайкой, но ветер разметал их в разные стороны.
Некоторые голуби, с трудом выбравшись из болтанки, выбившись из сил, все
же прилетели, уселись на жердях, прижавшись друг к другу, другие птицы
как ни старались опуститься ниже, вихревые потоки уносили их вверх. Я по-
бежал спасать упавших на землю птиц. У меня в глазах потемнело, когда я
увидел, что вожак моей стаи – голубь редкой красоты и породы – лежит в
луже крови возле столба. Взяв его в руки, я понял, что его подстрелили из
рогатки. Я заплакал от горя и обиды. Два дня ничего не ел. Хотел наказать
того, кто подстрелил голубя.
Мама позвала к себе и сказала:
– Труднее удержаться на троне, чем взойти на него. Одно дело – до-
биться согласия красавицы выйти замуж, труднее ухаживать, изо дня в день
терпеть ее капризы. Труднее ухаживать за голубями, охранять и оберегать
их, чем гордиться, что ты хозяин лучшей стаи. Завистники были, есть и будут.
Усвой для себя истину: реку держат крепкие берега. Если ветка яблони вы-
растет в сторону улицы и останется без присмотра, всегда найдутся те, кто
дотянется до ее плодов. Если бы солнце кому-то принадлежало, его владельца
убили бы, а солнце сбили с неба.
Как оказалось, стихи тоже похожи на голубей. История повторяется.
Когда на мою жизнь обрушиваются бури и ураганы, я лишаюсь своих лучших
стихов. Если два человека хорошо отзовутся о моем новом произведении,
третий готов закидать меня камнями. Поэтому я удивляюсь не тому, что кни-
га какого-то писателя понравилась тысячам, а тому, что этот мужественный
человек сумел выстоять под градом брошенных в него камней.
Событие это произошло более двадцати лет назад. Я тогда был 15-16-лет-
ним подростком. После школы садился на ослика и ехал вдоль шлюза в
окрестностях Хаваса. Если встречался высокий сочный камыш, останавли-
вался, скашивал, связывал в два снопа, грузил на ослика и до наступления
ночи возвращался домой. В тот день я связал б
льшие снопы камыша, чем
обычно. Ослик изо всех сил противился тяжелой ноше. Я даже прослезился,
с горем пополам погрузив камыш, уселся сверху. От усталости и бессилия в
душе кипела обида, я не знал на ком ее выместить.
В это время, поднимая пыль до неба, возвращалось стадо. Шустрый па-
стушок стал дергать из снопов камыш и вытянул целый пучок. Я чуть не сва-
лился с ослика и пригрозил мальчишке: «Смотри, спущусь – ты у меня полу-
чишь». Проехав немного вперед, почувствовал, что кто-то опять дергает мой
камыш. Оглянулся – все тот же мальчишка выдирает пучки и разбрасывает по
дороге. «Пошел прочь!» – крикнул я грозно.
Мальчишка вроде убежал, но немного погодя вновь вернулся и изо всех
сил потянул камыш. Я свалился на землю. Вслед за мной под тяжестью сно-
пов свалился ослик. У меня в руках был большой прямой серп, я кинулся
за мальчишкой, почти догнал его и что есть силы замахнулся. Убегающий
мальчишка хотел оглянуться, но оступился и упал, серп пролетел над ним и
звонко ударился о землю. Если бы он не упал, серп отсек бы ему голову, как
дыню. Я остановился как вкопанный, а придя в себя, стал благодарить Бога
за сотворенное чудо, за то, что Он предотвратил убийство.
Когда вспоминаю об этом, невольно начинаю повторять: «Боже мой,
благодарю тебя тысячекратно за то, что Ты уберег меня от этой беды, если
бы Ты не спас меня, я бы до конца своих дней не искупил своей вины». Если
происшествие вспоминается пять раз в день, то пять раз я и каюсь. Если в ме-
сяц вспоминаю сотни раз, то столько же раз возношу к Богу свои покаяния,
если за год вспоминаю тысячу раз, то тысячу раз неустанно повторяю: «Боже
мой, тысячу раз возношу свою благодарность за то, что ты уберег меня от
беды, если бы Ты не спас меня, я бы никогда не искупил смертного греха».
Я решился рассказать матери о происшествии лишь через несколько лет.
Сейчас не могу повторить все, сказанное ею, но смысл обращенной ко мне
речи был таков: «Когда кровь в жилах кипит, шайтан тут как тут. Человек впа-
дает в гнев и злобу из-за подстрекательства шайтана. Милость Божья беско-
нечна: человека всегда охраняют ангелы. Сколько раз за день падают малые
дети, но встают целые и невредимые. Это ангелы их хранят и оберегают. Бог
уберег и мальчишку, и тебя. Иначе ты бы пропал из-за какой-то связки камы-
ша. Прошу тебя, обдумывай каждый шаг, каждое слово, ведь за все слова и
проступки предстоит держать ответ.
Случилась беда: загорелся дом бедняка. Ласточка заволновалась, при-
несла в клюве каплю воды и брызнула на огонь. За столь малую помощь она
попала в рай и была удостоена вечной благодати, в книге благодеяний было
записано: «участвовала в спасении дома бедняка». А в это же время филин
принес в клюве хворост и уронил в огонь, огонь вспыхнул сильнее. За свое
злодеяние филин попал в ад, в его книге записано: «способствовал пожару в
доме бедняка». Малый ключ открывает большие ворота. Малая небрежность
приводит к большой беде. За малую провинность можно получить большое
наказание, но за большое преступление не обойтись малым наказанием».
Первые годы после смерти отца. Мы втроем учились в ташкентских ву-
зах. Младшие – еще школьники. Мама со старшим братом с головой ушли в
работу: брать в аренду землю, сеять, копать арыки, окучивать всходы – все
требует больших денежных затрат и напряженного труда, а тут и тяжелый
для дехкан период наступил – весна, когда запасы прошлого года кончились,
а новых продуктов еще нет. Как говорят в народе, не вода в котле, а котел в
воде. На нашей бахче только появились завязи будущих дынь.
Единственной кормилицей в ту пору была корова.Молоко, простокваша,
сметана, масло сдабривали нашу постную пищу. Вся семья заботилась о ней.
Клевер, сено, силос – все для нее. Однажды утром мы увидели, что корова с
раздутым брюхом лежала верх ногами. Как выяснилось позже, вода с ядохи-
микатами прорвалась с хлопковых полей в арыки и дошла до того места, где
была привязана корова.
Мы оплакивали ее, как родственницу. Особенно переживали сестры.
Они-то знали, что на маму свалятся новые трудности. Но наша отважная
мать не потеряла самообладания даже тогда и нам, своим детям, не позволи-
ла впасть в отчаяние:
– Перестаньте реветь! Жизнь на этом не кончается. Если Бог дал своему
рабу день, то даст и пищу, а когда-нибудь даст и счастье! Наш достаток дер-
жался на корове. Значит, теперь нам будет дано что-то взамен. Кто не верит,
что хлеб наш насущный от Бога, тот безбожник.
Жизнь есть жизнь, когда наступает черная полоса, перед глазами встает
мать такой, какая она была в тот день. И во мне опять возрождается интерес
к жизни. Да, Бог даст день, даст и пищу, а когда-нибудь даст и счастье!
В тот год именно так и случилось. Наши дыни созрели раньше, чем у дру-
гих. Загрузив урожай в машину, мы отвезли на андижанский базар, на наше
счастье там оказались свободные ряды, и наши дыни были нарасхват. Мы с
братом только и успевали считать деньги… до вечера все распродали.
Вернулись домой с победой. Брат, чтобы поднять настроение домашним,
купил корову, окрасом и даже повадками напоминавшую нашу кормилицу.
На вопрос, почему стал литератором, почему пишу стихи, ответить од-
нозначно не могу. Иногда мама говорила: «Как из тебя выйдет поэт, если их
у нас в роду не было. У поэтов ведь особая судьба, врожденный дар, на них
сходит божественное вдохновение». Ее слова до сих пор волнуют душу.
Поэтому никогда не представляюсь ни поэтом, ни писателем. Но могло
бы так случиться, что я не стал бы литератором! Вот этого я себе представить
не могу. Может, у меня и нет врожденного дара слова, но меня привела в
литературу безграничная любовь к людям.
Я с детства был жизнерадостным, мечтателем и выдумщиком, идеи били
ключом, был полон надежд, душа нараспашку: если приходила в голову идея,
я жаждал тут же всем рассказать об этом, все были посвящены в мои дела, в
мои планы на будущее.
Я был открыт для всех. Умудренные жизнью люди, видя мою искрен-
ность, слушая мою исповедь, предсказывали, что из меня выйдет поэт. Самое
интересное, что я тогда не писал ни стихов, ни рассказов. Я еще не вошел во
вкус сочинительства, но к седьмому классу у меня уже был солидный багаж –
пятьсот прочитанных романов. Все мои родственники трудились зимой и ле-
том, окучивали и собирали хлопок, с утра до ночи работали на бахче. Меня
мама жалела, особо работой не загружала. А я дал себе слово, что у меня
будет другая работа, не на колхозном поле.
Мирзачульцы – это особые люди. Они уходили из дома до рассвета и воз-
вращались поздним вечером, чтобы поужинать с семьей и немного вздремнуть.
Их жизнь была простой и грубой, а душа широкой, как степные просторы. С тех
пор как начал осмыслять жизнь, я чувствовал родство душ с ними. Мое безгра-
ничное уважение, любовь к землякам подтолкнули меня к творчеству. Я учился
в седьмом классе, когда в районной газете была напечатана моя первая статья
о целинниках. Первый рассказ «Степные цветы» был посвящен моим землякам.
Как дехканин неустанно работает кетменем в поле, так и я трудился над
листом бумаги. Ибо, для меня этот труд был в удовольствие, и чем больше я
потел над каждой фразой, над каждой страницей, тем больше радости полу-
чал от своей работы.
В тот год, когда я поступил в университет, тяжелый недуг приковал к по-
стели отца. Однажды он подозвал меня к себе:
– Похоже, пришло время умирать. Если бы суждено было жить, я бы
выздоровел. Довелось бы увидеть, как ты стал поэтом. Я связывал с тобой
большие надежды. Теперь, наверное, увидимся на том свете. Ты почитаешь
стихи… Если перестану дышать, ты сам закрой мне глаза!
Я подумать не мог, что это и есть последние слова отца перед смертью,
и бросился его утешать:
– Отец, вы еще будете жить, вы молодой, сильный, я всем с гордостью
рассказываю о вас. Хвастаюсь перед всеми, что у меня такой замечательный
отец. Мы покажем вас ташкентским врачам. Вы будете жить еще много лет.
Отдадите дочерей замуж. Будете жить в окружении внуков. Сами подыщете
мне невесту. Я женюсь на дочери человека, которого вы назовете. Вы сами
представите меня самым знаменитым ташкентским поэтам. Вы моя опора,
надежная, как гора!
Я не встречал человека, который бы верил в меня как вы! Я не видел че-
ловека, который бы радовался, как вы, тому, что я поэт! Вы ведь единствен-
ный человек, который верит в то, что я стану поэтом, дорогой отец!
Я прижимал к груди холодеющие руки отца, но не мог их отогреть. Из
его закрытых глаз текли слезы. Не знаю, сколько я плакал, опустив голову на
грудь отца, душераздирающий крик матери привел меня в чувство. Я понял,
что все кончено. Комната вдруг заполнилась людьми. Женщины стали громко
оплакивать отца.
Ранней весной наша семья уходила в степь сеять дыни. Апрель, май,
июнь – занимались прополкой, чтобы на плетях было больше завязей, дробили
комья земли, рыхлили грядки, копали глубокие арыки, чтобы корни получали
достаточно воды. Когда начиналось время окучивания, мама пропадала в поле.
Были каникулы, я томился от безделья и неприкаянности. В бескрайней степи
рядами стояли шалаши, спасающиеся от зноя, когда солнце стояло в зените.
– Все работают, а ты что ленишься? – сердилась мама. – Ты такой же, как
все. Если не возьмешься за дело, ничего не добьешься. Джигиту и сорока реме-
сел мало, говорят в народе. Ты освой одно ремесло, постарайся стать мастером
своего дела. Изучишь сорок секретов ремесла – станешь человеком. Если же
будешь метаться то в одну, то в другую сторону, растратишь жизнь впустую.
Следуй своему призванию, стань признанным мастером в своей профессии.
Наша семья занималась земледелием почти 25 лет, специализируясь на
выращивании дынь и арбузов. Был наработан свой опыт, свои секреты, были
любимые сорта. Мы занимались селекцией, вывели новые, никому не извест-
ные сорта.
Наши дыни и арбузы красивы на вид и отличаются сладким вкусом и аро-
матом. И все благодаря самоотверженности, трудолюбию.
Чтобы поднять нам настроение, мама часто повторяла:
– В поле с утра до ночи, для умножения добра,
Была шапка из овчины, теперь из бобра.
Когда я говорю о матери, возникает такое чувство, что я одну за другой
открываю тайны моего сердца, будто извлекаю на свет Божий сокровища,
спрятанные от всех в глубине души, выворачиваю душу наизнанку и выставляю
на всеобщее обозрение. Поверьте, для меня это болезненно. Будто кто-то на-
сильно вскрывает мое сердце, будто я делаю свои признания не добровольно,
а по принуждению. Но совершенно искренне я говорю, что даже под словом
«народ» прежде всего подразумеваю свою мать. Когда говорят «узбеки», «на-
ция» и даже –Родина, у меня перед глазами возникает образ моей матери.
Речь моей матери, ее слова, ее интонацию я воспринимаю как символическое
воплощение узбекского языка. Уезжая в Каир, я записал высказывания матери
на кассету, чтобы слушать, когда стану скучать по родному языку.
Верю, если мама переедет из Сырдарьи в Ташкент, то этот город станет
мне родным. Верю, если я введу в литературу образ моей матери, узбекская
литература обогатится еще одним самобытным образом узбекской женщины.
Однако эта мечта кажется мне такой далекой, как звезды на небе. Я хочу, что-
бы мои книги были переведены на языки всех народов, чтобы их читали во
всем мире, чтобы и мои произведения оказались в ряду шедевров мировой ли-
тературы. Дорога, ведущая к большой литературе, как любой исток, берет на-
чало в сердце матери – самого большого сокровища моего народа. Разумеется,
я всегда прислушиваюсь к биению этого сердца и как писатель преподношу
вам его несметные сокровища – перлы и жемчуга на вечные времена.
Мама говорит:
– Мир сотворило слово! Первое, что было сотворено – это слово! Поэто-
му будь осторожен со словом. Слово похоже на волшебника, оно невидимо,
а названная им вещь появляется на свет. Скажешь «я хороший» – станешь
хорошим. Скажешь «меня окружают хорошие люди» – они, и в самом деле,
начнут собираться вокруг тебя. Если слово – твоя профессия, то устремляй
свои мысли к хорошему, говори только хорошие слова. Люди, запомнив твои
хорошие слова, будут сеять в мире добро. Только доброта спасет мир!
Вспоминая ее слова, я, словно младенец, только начинающий говорить,
повторяю:
– Боже, даруй моей матери долгую жизнь, храни и оберегай ее, пусть в
моем краю будут мир и благоденствие!
Перевод с узбекского Зульфиры ХАСАНОВОЙ